|
Первые громкие успехи Александра Вертинского относятся к 1913- 1914 годам. Юноша, пытавшийся стать драматическим актером, пробовавший писать стихотворения и рассказы и даже печатавший свои литературные опыты в киевских газетах и журналах, вдруг начал выступать в концертах с песенками собственного сочинения и быстро прославился. Никто не думал тогда, что успех Вертинского окажется длительным. Но постепенно его песенки завоевывали все большую популярность.
Перед началом первой мировой войны и в годы войны Вертинский давал уже сольные концерты и гастролировал в крупнейших городах России. Слава его ширилась. Настроения, которыми окрашены были «ариетки» Вертинского, оказывались созвучными настроениям его аудитории.
Вертинский был совершенно чужд казенному патриотическому воодушевлению и бодряческому духу, которым пытались заразить своих читателей тогдашние верноподданнические газеты. Его песни звучали меланхолично, томно и мечтательно.
Выпуск первого издания популязатора песенок Вертинского. 1916 г. | Тоже издание. Последняя страница | Так оформлялись песенки Вертинского фирмой "Детлаф" | Белый Пьеро. Обложка одесского журнала "Театр" |
Подлинной находкой молодого певца явилась необычная форма «ариетки»: маленькие песенки обладали сюжетной законченностью новеллы, сжато и выразительно рассказывали о судьбах сбившихся с пути девушек, о их ненадежных и случайных спутниках, о жестокости больших городов и неизбежности гибели.
Мотивы обреченности, покорности судьбе сливались с мечтами о какой-то иной, незнаемой, далекой и красивой жизни. Безрадостной и серой современности противопоставлялась пышная и многоцветная экзотика: «лиловые негры», попугаи, «плачущие по-французски», маленькие креольчики, роскошные яхты и «притоны Сан-Франциско» пленяли воображение слушателей. Пленяла их и манера Вертинского.
Он тогда выступал в костюме Пьеро, с набеленным лицом, резко подведенными бровями и умел быть одновременно и грустным, и ироничным, и мечтательным, и насмешливым. Писатель Юрий Олеша впоследствии вспоминал: «Это было оригинально и производило чарующее впечатление».
Александр Вертинский |
После Октября Вертинский эмигрировал. Это была трагическая ошибка, и очень скоро Вертинский ее осознал. Чувство отрешенности от Родины стало мучительным.
Тоска по России, покинутой и недоступной, придали искусству Вертинского небывалую прежде силу, выразительность и глубину. Проникнутые ностальгией песни «Чужие города», «В степи молдаванской», «Молись, кунак» – едва ли не самые лучшие в обширном репертуаре Вертинского. Он превращал в песни стихи известных русских поэтов – А. Блока («Буйный ветер играет терновником», «В голубой далекой спаленке»), А. Ахматовой («Темнеет дорога приморского сада», «Сероглазый король»), Г. Иванова («Над розовым морем вставала луна»), И. Анненского («Среди миров, в мерцании светил»), С. Есенина («В том краю, где желтая крапива»), охотно исполнял цыганские романсы («Дорогой длинною», «Ах, душа моя, мы с тобой не пара»). Что бы ни пел Вертинский, он оставался самим собой, не подчиняясь ни сильной индивидуальности избранного автора, ни традициям того или иного песенного жанра. В каждом из этих миров он находил свой уголок, свои темы, свои краски. Чаще всего он пел свои собственные песни – такие, как «Танго «Магнолия», «Прощальный ужин», «Мадам, уже падают листья». Он давал концерты в Париже и в Варшаве, в Нью-Йорке и в Шанхае.
Фото прислано В.П. Музыченко |
Он пел в концертных залах, во
всевозможных кабаре, а в трудные времена – и в
ресторанах. Русская эмигрантская публика обычно
встречала Вертинского восторженно. Но уже в 1935
году он впервые исполнил песню, которую вся
эмиграция восприняла как оскорбление:
Проплываем океаны,
Бороздим материки
И несем в чужие страны
Чувство русское тоски...
***
И пора уже сознаться,
Что напрасен дальний путь...
Подавляющее большинство эмигрантов тогда еще в этом сознаваться не хотело. Слова Вертинского о покинутой Родине, которая «цветет и зреет, возрожденная в огне, и простит и пожалеет и о вас, и обо мне», были восприняты как предательские. К тому же стало известно, что певец обращался к советским дипломатическим представителям с просьбой разрешить ему возвращение в СССР. Белоэмигрантские газеты объявили Вертинского «большевистским наемником», писали, что он «продался красным». Но Вертинского это не смутило. В годы Великой Отечественной войны он с гордостью и восхищением воспевал героизм советских солдат, а в 1943 году ему разрешено было вернуться на Родину.
Начался
новый, вероятно, самый счастливый период
концертной деятельности Вертинского. С
изумлением он убедился в том, что Родина его не
забыла, что пока он вел горестную, скитальческую
жизнь за рубежом, его песни в старых граммофонных
записях продолжали звучать. Пришло время новой
славы Вертинского, время концертов в
переполненных залах, нового удивительного
знакомства с отечеством: нередко ему доводилось
выступать в огромных городах, которых не было на
карте в тот год, когда он покидал Россию. Новый
мир, ранее ему неизвестный, восторженно принимал
певца. По собственным словам, он ощутил себя
«птицей, что устала петь в чужом краю и,
вернувшись, вдруг узнала родину свою».
Даже самых искушенных слушателей Вертинский
восхищал законченностью отделки каждой песни,
виртуозностью и элегантной лаконичностью ее
интонационной и пластической партитуры. Ныне
сохранился в записях только голос Вертинского, и
навсегда исчезло его уникальное пластическое
мастерство.
Голос теперь как бы отделился от фигуры артиста, высокой, гибкой, от его длинных выразительных рук, от его лица – надменного или нежного, саркастического или трагического. Сегодняшние слушатели должны будут поверить нам на слово, что вся внешняя форма выступлений Вертинского являла собой воплощение и своего рода квинтэссенцию артистичности, что он умел одним движением руки – резким и быстрым – вдруг показать всего человека, рукой «сыграть» гнев, презрение, гордость, покорность судьбе.
Но тем не менее искусство Вертинского живет и будет жить в модуляциях голоса – насмешливого или надменного, капризного или холодного, льющегося легко и плавно и вдруг переходящего в резко скандированный речитатив, то нежного, то ироничного, то простодушно-веселого, бравого, удалого, но всегда, неизменно блестяще отшлифованного, восхищающего высокой поэтичностью фразировки и почти неправдоподобной легкостью самых рискованных контрастов и переходов.
В этом умении будто шутя играть сменой настроений, легко балансировать между кокетливой позой и естественностью осанки, между искусственностью манеры и подлинностью искусства – весь Вертинский, все обаяние его грациозного дара.
Ленинград. 1957 г. Последнее выступление |
К. РУДНИЦКИЙ
ВСЕ ПЕСНИ ЗАМЕНЕНЫ НА ФОРМАТ MP3
|
|
|
|
|
|
|
|
Прислано Владимиром Музыченко |
Прислано Владимиром Музыченко |
Дорогой
длинною
(Б. Фомин-К. Подревский) |
(Слова А. Вертинского) |
Полночь.
Постепенно затихая
(Смирнов С.) 1947 г. |
Джонни |
Палестинское
танго
|
Над
розовым морем
(записи 1930-1939) |